О комбате первой волны ополченцев Евгении Гриценко, позывной Леший я услышала несколько лет назад. На Петровке (прим.: Петровский район Донецка) его знают если не все, то многие. Правда, даже те, кто знает, узнают не сразу: привыкли видеть его в форме и голубом берете – Евгений срочную службу проходил в ВДВ и по сей день остается десантником по духу. А вот после того, как был окончательно комиссован по ранению уже в ходе СВО, форму надевает нечасто.
И конечно же мне давно хотелось сделать это интервью. Но батальон Лешего держал позиции под самой Марьинкой, куда журналистов пресс-служба Народной милиции ДНР допускала крайне неохотно. А с началом СВО он участвовал в боях на самых горячих участках фронта. Потому случай осуществить задуманное представился только сейчас.
Вначале было начало. Организация ополчения
– К началу событий 2014 года я работал директором сервиса одного из интернет-провайдеров. В Донецке большинство людей было несогласно с тем, что произошло в Киеве. Но лично для меня последней каплей стало сожжение людей в Доме профсоюзов 2 мая в Одессе. 7 мая я уже был в ополчении. Передал клиентов своей компании конкурентам, закрыл офис на замок и пошел на войну. Нашел подразделение в Петровском районе Донецка – он максимально близок мне территориально, – которое как раз формировалось, и вступил в него солдатом.
– Когда пришло понимание, что Украина пойдет на Донбасс армией?
– Когда самолеты начали бомбить Донецк 26 мая 2014 года.
– Это было ожидаемо?
– Если бы этого не ждали, возможно, не пошли бы вступать в ополчение. Да, людей, погибших в Одессе, наверное, можно было списать и на терроризм… Но Украина поддержала это. И была поддержка со стороны государства националистических подразделений, которые формировались, как говорили, из числа футбольных фанатов. Нет, фанатов, конечно, применяли. Применяли всех, кого можно было применить под определенную идею. Но тот же «Азов» (*признан террористической организацией и запрещен в России — прим. ред.) появился не в 2014 году. Этих людей готовили еще с начала двухтысячных годов, а то и раньше.
Факты, которые сейчас всплывают, подтверждают, что все готовилось задолго. Были дети, реально маленькие, которых тренировали в лагерях на Западной Украине. А когда началось это противостояние, они стали уже двадцатилетними парнями, взяли в руки оружие и приехали за нами. Зачем? Какие интересы у выходцев с Западной Украины у нас на Донбассе?
– А мне говорили те, кто поддерживал лозунг «Нет войне» в 2022 году, что это Донецк все спровоцировал. Украина же должна была защищать свою государственность.
– Украина потеряла свое государство еще в 2013-2014 годах, когда там свергли правительство силовым путем. Именно силовым путем.
И самое главное то, что свергнуто оно было по задаче и при финансировании Западом. Это не придумано. Это было видно невооруженным глазом — и с приездами на Украину их представителей, и с той поддержкой, которую ей предоставляли на протяжении всего времени. Те же дроны появились на стороне Украины еще в 2017-м. Вот к России понимание пришло со временем, когда она непосредственно столкнулась с этим.
А мы здесь это видели давно. И импортное оружие, в частности, ВОГи. Точнее, канадские заряды для подствольного гранатомета. У него шарик в наконечнике — пластиковый, округлый. Все это сюда прилетало еще в 2018 году. Вся помощь Запада шла еще задолго до начала СВО.
Просто ярко она проявилась после того, как все ресурсы исчерпались, когда та же Прибалтика уже все свое старье отдала Украине. И Западу нужно было снабжать ее таким оружием, такими боеприпасами, которые у них есть. Хотя все, что мы здесь видели, это не новая техника.
Невозможно дать современные разработки, высокотехнологичные, с грифами секретности, Украине. И у нас здесь нет какого-то сверх высокотехнологичного оборудования, потому что нельзя на передний край бросать все новейшие разработки. Во-первых, специалистов нет, их нужно долго обучать. Во-вторых, секретность может уйти. Все это можно использовать в самом крайнем случае, в каком-то определенном направлении по решению старшего командования.
– Вернемся в 2014 год. Когда создавалось ополчение, какое вооружение у вас было, откуда брали?
— У нас были СКС (прим.: самозарядный карабин Симонова), были охотничьи ружья. Летом у нас – конец июня-начало июля, точно не помню уже – когда наших из Славянска выдавили, они вступали в наш батальон, вот там появились уже автоматы. Трофейные, с каких-то складов…
– А когда украинская техника пошла, что противопоставляли?
– Технике? РПГ. У нас тяжелого ничего не было. У нас трофейная была 100-мм противотанковая пушка МТ-12 «Рапира», а тяжелого ничего не было. Но РПГ справлялись с легкобронированной техникой.
А уже к зиме 2014-2015 годов у нас было 3 трофейных БМП, мы уже были более-менее на технике легкобронированной,было две пушки, были «Васильки» (прим.: гладкоствольный миномёт калибра 82 мм)… «Васильки», правда, получили в помощь от нашего «большого товарища». Мы их поставили на КАМАЗ, чтоб можно было перемещаться. Была зенитная установка трофейная. Большая часть техники у нас была трофейной: либо брошенная противником при отступлении, либо добытая в ходе нашего наступления. «Рапиры», к примеру, точно еще в строю, были заменены стволы. Мой автомат в строю, я проверял.
– Сложно было ополчение организовать? Не все же имели какой-то опыт?
– Большинство не имело опыта. Но люди с огнем в сердце, с мыслями о том, что семья за спиной у них. Они отважно брали в руки то, о чем имели представление только с экранов телевизора и из книг. Учились в процессе. Где-то мы подсказывали. Когда началось становление армии, появился 1-й армейский корпус, полигоны, начали проходить обучение на профессиональной основе… У нас появились наставники — люди, которые добровольно приехали сюда для помощи именно в подготовке.
А на начальном уровне, самый простой вариант: «Что-то не умеешь, не знаешь? Делай, как я». Научить пользоваться оружием можно кого угодно. Научить хорошо пользоваться оружием – на это нужно потратить время. Но все возможно. Тем более мужчины – они по определению воины.
– Как ты стал командиром батальона?
– Я еще в прошлом веке проходил в ВДВ срочную службу. Поначалу пришел в ополчение простым солдатом, потом командовал отделением, потом — взводом, ротой… Все поступательно. Отделением командовал в звании младшего сержанта, взводом – старшего лейтенанта… У нас звания раздавались очень быстро. По принципу: «Нужно возглавить. – Ты! – Равняйсь–смирно».
Примерно так же было и с началом СВО. Мы тогда стояли в Бугасе в обороне, отсекали фланг 100-й бригады, дабы не дать противнику отрезать наступление наших войск.
У меня был батальон мобилизационного резерва в подчинении. Мне позвонили рано утром из штаба и сообщили: «Штатное расписание по вашему батальону изменено, у вас +200 человек». Когда приехало пополнение, я увидел, что они в большинстве своем не служили. Их экипировали, выдали оружие. Я их построил — нужно назначить командиров отделений, взводов. Спрашиваю: «Кто служил?»
Отзываются два человека.
– Кто держал в руках оружие?
Эти же два человека. Я говорю:
– Молодой человек, поздравляю. Ты – командир взвода.
А ему 24 года. Он мнется, что мужики взрослые есть. Я ему:
– Ты где служил?
– В «Спарте», пулеметчиком.
– Командир взвода. Однозначно.
Возвращаясь к себе, так было в начале в ополчении: «Равняйсь-смирно – очередное воинское звание: старший лейтенант». Потом, когда мне вверили роту, присвоили звание капитана. А весной арестовали командира батальона за превышение полномочий и хотели нам поставить человека со стороны. Мы с товарищем уперлись: тот пришел со своими людьми, не понимает зону ответственности батальона, сложности участка обороны и распоряжается неблагоразумно.
Когда заместитель командующего Республиканской гвардии приехал, я ему сказал: «У нас масса достойных людей, грамотных командиров, которых все знают и уважают. Можно этого назначить, этого…» В итоге все бойцы голосуют за меня. Присвоили внеочередное звание — подполковник. И 4,5 года я прослужил комбатом в звании подполковника. После ранения уже врачи сказали, что было бы неплохо отдохнуть. Я прямо выдохнул.
В тот момент я уже был депутатом Народного совета, было чем заняться. 18 февраля 2022 года как раз защитил магистерскую диссертацию «Использование иммунной системы при обнаружении вторжения» в сфере информационной безопасности.
Я много программировал до войны. Мне было легко учиться. Я приходил со службы — ну как приходил? Обычно «вечерние обострение» у Украины начиналось в 6-7 вечера, до 9 повоевали, я пришел в комнату при штабе, помылся, прилег. Опять что-то произошло, выехал, с 10 до 12 повоевали — постреляли, заехал во 2-ю роту, выпил чаю, вернулся в штаб – час ночи – и сел писать дипломную. А в 6 утра поехал на доклад.
Вот такая жизнь. Дипломная работа отвлекала меня, не давала сойти с ума.
Вот 18-го числа я защитился, а 24-го депутаты изъявили желание поехать защищать Родину. Но была вероятность остаться в резерве. Приехали в 100-ю бригаду, а там все мои родные. Встретил товарища, вместе еще в ополчении формировали батальон. Поехали к комбригу, переподчинились в 100-ю бригаду. И нам ставили задачу по обороне флангов. Мы двигались Николаевка – Бугас – Волноваха, дальше Авдеевка, Марьинка… Штурмовали укрепрайоны по левую сторону от Запорожской трассы.
– С чем столкнулись за период Минских соглашений со стороны Украины? У людей сложилось впечатление, что за счет этих соглашений ситуация утихла…
— Их Украина нарушала на постоянной основе. Не было такого, чтоб хоть одна неделя прошла тихо. Ни разу. Говорю о вверенном мне участке от Александровки до Старомихайловки. Затихало максимум на 2-3 дня. Тихо было, даже настораживало. Но вот чтоб неделю – не было ни разу. То там обстреляют, то зенитная установка, то стрелковое… Постоянно этот участок находился в состоянии войны.
– Какая цель была у Украины?
– Украина постоянно прощупывала линию фронта на предмет слабины. Минометами обстреливали, стрелковым, СПГ – все летело. Регулярно были случаи, когда противника уничтожали уже в нашем окопе.
Например, мы обустроили небольшую позицию 50 метров слева – 50 метров справа. Сделали вид, что там кто-то находится: постоянно шел дымок, свет… И противник стал ее обстреливать, а потом в один прекрасный момент туда пошла пехота малой группой. Они зашли на позицию, и мы провели грамотно спланированную операцию. Мы их ждали, они зашли, и мы их уничтожили. То, что мы смогли оценить визуально: двое отошли, двое были ранены и один убит, его бросили в окопе. Они заходили налегке: у убитого автомат остался лежать почему-то на бруствере… И они, как джедаи.
– Применялись какие-то препараты? Не сталкивался?
– Отчего же, сталкивался. Не может человек так идти, в него попадают пули, а он упрямо идет вперед. Так не бывает. Кто не сталкивался, не представляют, что вся атака, весь пыл захлебывается на уровне первого раненого. Нельзя останавливаться, а ты подсознательно будешь останавливаться. Если твой боевой товарищ упал раненый, ты будешь пытаться помочь. Соответственно атака захлебнулась: один ранен, нужно его эвакуировать… Это сразу минус 3 человека.
А тут атакующим все равно, они накачаны. Лично видел. Это страшно. Жуткий вид, не люди вообще. Грузины были, поляки приезжали. На сафари: «Мы сейчас пойдем, будем резать всех ножами». Но мы были готовы, это прямо подзадоривало.
– Начало СВО как воспринял?
– Как неизбежность. Как то, что сейчас придет старший брат и своим грозным кулаком решит этот вопрос. Увы, слишком недооценили противника. Потому и имели, особенно на начальном этапе, потери. Это было на 100% связано с тем, что недооценили противника. Думали, что мы сейчас ух, как выйдем, бравые. А там такие же славяне, тоже не из робкого десятка. Более того, они в большинстве своем загнаны в угол. Они, может, того, кто у них за спиной, больше боятся, чем противника.
– Почему Марьинку так долго не могли взять?
– Сложный укрепрайон. Сколько лет его окапывали, заливали бетоном? Плюс противник находился в частных домах с подвалами: спустился в подвал, пересидел, вышел. Самый страшный противник не тот, который перемещается, перекатывается, ведет огонь. С ним можно бороться как с врагом, как с воином. Страшен тот, кто забился в уголке. Бывали случаи, когда все прошли, идет зачистка и на ней гибнут люди не потому, что там залег человек и ждет, а потому что там испуганный человек. Он стреляет невпопад, бойцы гибнут. Когда человек испуган, он непредсказуем, и дело не в том, как он стреляет.
Военный, он предсказуем: если огонь, он будет менять позицию после выстрела. Бессмысленно стрелять в ту же точку, откуда прилетел огонь. Тут уже кто хитрее. Сместился влево-вправо. Ты уже понимаешь, что сейчас он будет перекатываться в ту сторону. И ты сосредоточишь огонь по той части. Война – такая работа, в которой должен быть сухой расчет. Нельзя сердцем думать, нужно быть как робот. Увы, так не то, что сложно, – невозможно.
Миллион раз говорил солдатам: «Есть у тебя твой сектор стрельбы? Ни влево, ни вправо…»
А солдат мне: «А как же, вот я смотрю, у меня на левом фланге прорыв идет. Противник провалил оборону, там гибнут мои боевые товарищи. Я вижу, им надо оказать помощь. А я буду стрелять влево и вперед? Я буду сосредотачивать огонь вправо».
Нельзя. Ослабишь свой участок обороны, это раз. Ничем ты им не поможешь, это два. И мне помешаешь. Я-то вижу, что там прорыв, я за этим наблюдаю у тебя за спиной. Я туда направлю силы, направлю медиков для эвакуации. Это не твоя задача — думать о том, как помочь на правом фланге 2-му взводу. У тебя есть твой сектор стрельбы. А за тебя подумают твой командир взвода, роты. Да больно, болит сердце, товарищ гибнет. Но если ты перенаправишь огонь туда, ты всю схему испортишь.
– Про Захарченко расскажешь, вы ведь были знакомы?
– В двух словах его не описать. Невосполнимая потеря для Республики. Это был Человек с большой буквы. Поднял планку Главы Республики до такого уровня недостижимого. Так он поступал во многих вещах, и все на фоне боевых действий и социальных сложностей в Республике. По-человечески поступал в отношении людей, военных. Переживал за Республику не сидя в кабинете, а на переднем крае.
– Часто приезжал на позиции к вам?
– Да. Не каждый день, конечно, но достаточно часто. У солдат, к которым он приходил в окоп и пил с ними чай, не пропадал запал до следующей встречи с ним. А солдат реально видел, как я прихожу с Главой Республики, и подавал мне знаки: «Нельзя! Ты что, командир, уводи! Только АГС отработал, две «улитки» легли (прим.: «улитка» – коробчатый магазин к гранатомету АГС на 29 выстрелов). Живого места нет вокруг».
А Глава: «Нет, никуда не идем. Сидим здесь, готовьте чай».
Часто приезжал. И все поступки, которые совершал, были яркие, запоминающиеся. Приехал как-то зимой, спрашивает:
–Есть какая-то потребность, чего не хватает?
– ВОГов нет, – говорю.
– ВОГами не помогу. А еще?
– Да так все нормально. Топливо задерживают.
Это был период, когда месяц или чуть больше с топливом были перебои. Он сразу по карманам, достает деньги – мало. Свою охрану раструсил, пошел к машине и там собрал. В общем, «наколядовал» 41 или 43 тысячи, кажется, рублей. Ровно на тонну солярки. До сих пор чек храню. На следующий день по 250 литров залили в БМП.
А еще, когда проходило награждение, даже не помню, как спустился со сцены. Вызвали на вручение орденов «За заслуги перед Республикой» меня и командира 2-го батальона. Тоже Евгений. Это мой правый фланг был, хорошо друг друга знали, в одной бригаде служили. Мероприятие проходило в драмтеатре.
Глава вызывает меня на сцену, обнял, вручил награду. Я был растроган, говорю: «Служу Донецкой Народной Республике!» А он берет у меня микрофон и говорит: «Пока есть такие люди, жители Донбасса могут спать спокойно».
До сих пор ком в горле, когда вспоминаю. Вот такими вещами он очень зажигал людей. Хотелось многократно увеличить силы в той работе, которую выполнял.
– Пару слов о поддержке семей погибших.
– Это отдельная тема нашей жизни. Она имеет начало, но не имеет конца. Разве что после нашей смерти. И то, я думаю, что этот флаг поднимут другие и продолжат нести. Мы не забываем наших боевых товарищей, которых с нами нет. Присматриваю за семьями руками Конох Натальи Николаевны из «Союза вдов и матерей» Петровского района. Список только увеличивается. Где-то она меня «дергает», что нужно объехать. Не обязательно на праздник.
Развозим продуктовые наборы, или детей с каким-то праздником поздравим, вывозим в «Ботанический сад», в цирк. Если есть путевки, отправляем на отдых. Стараемся помогать в рамках возможностей. Присматриваем не только за детьми, но и за матерями.
– Приходилось звонить женам или матерям, сообщать, что погиб муж или сын?
– Что значит, приходилось? Я это и делал. Об этом нельзя рассказать словами, невозможно передать. Тяжелее, наверное, не бывает ничего.
Был случай, когда ранило друга. Очень тяжелое осколочное ранение, череп был раскроен. Отвезли его ночью в больницу, прооперировали. Был без сознания. Утром поехал к его жене Ирине, рассказать. Позвонил. Она дверь приоткрыла. Во мне все замерло. Хочу сказать, а не могу. Смотрю, у нее слезы потекли. Я ее за руку хватаю:
«Тихо-тихо, все нормально. Живой, ранение получил».
И пауза такая длинная была. Просто бесконечная. Поехали в больницу. Пролечили его. Долго восстанавливалась речь: он сначала на турецком заговорил. Он турок по национальности. Позывной у него тоже Турок. Потом на русском. Мужик крепкий, здоровый. Отважнейший человек.
Огромная потеря для батальона – он был командиром 2-й роты. Погиб 9 мая 2022 года.
Когда меня назначили комбатом, роту отдали ему. Принял после меня. Мы с ним в марте встретились в Бугасе. Благодаря ему Волноваху взяли. Конечно, скажут, что спецоперация, людей много было. Но наш батальон хорошо отработал только потому, что все смотрели на командира 2-й роты. Видели, как он идет вперед, за ним идут его бойцы, остальные делали так же. Я за правым флангом наблюдал по рации, это благодаря ему. А 9-го мая погиб геройски на Авдеевском направлении.
– Тебя комиссовали по ранению?
– Под Новомихайловкой после очередного штурма. Солдат можно понять, они, во-первых, мобилизованные, во-вторых… запнулся очередной наш штурм. Мне удалось их поднять в атаку, но получилось, что я туда пошел один. В бою получил ранение. Чудом остался жив…
Все в моей службе происходило чудом. Боженька меня на руках носил с 2014 года. Я не могу этого объяснить, это не моя заслуга, это какое-то Божье провидение. Начиная от минирования: я и растяжки срывал еще в ополчении, и одна не взорвалась. Вся жизнь пролетела перед глазами. Это была зима 2015 года. Я обернулся – а должен был упасть, как-то среагировать, я же военный – вся жизнь пролетела, а я стою. Она примерзла просто, обледенела скоба и примерзла к гранате. Перекрестился и пошел дальше.
И мину как-то чудом заметил под листвой: остановил группу, присел – у меня противопехотная мина под ногами. Начал отзывать тех, кто впереди меня шел. Двое впереди, двое сзади. Одному отрывает ногу, он падает, я к нему, начинаю перевязывать. Вся листва от взрыва поднялась, а там вся тропа в минах. Как мы прошли, вообще не понимаю. Если бы он упал не поперек, а вдоль, убило бы. Подняли его, притащили.
Много случаев было, как и с пулевым ранением. Искры, упал, рука сразу отнялась, повисла плетью. Я ее под бушлат запихнул, подтянул максимально, сколько смог. Попытался ползти – на спине не получается. Скинул бронник, положил автомат на живот на случай, если кто-то будет преследовать. А я от окопа противника был в 30 метрах: слишком близко подошел. Но пополз к своим. Метров 150 полз на спине, потом смог привстать и километра два возвращался обратно.
Но видно много крови потерял, стало плохеть мне. И тут подбежала эвакуационная группа, на носилки положили. Я им: «Вы хоть гранату из кармана достаньте, а то подорвемся все»… Достали гранату, сняли сапоги – на каждом килограммов по двадцать глины. Говорю: «А носочки теплые оставьте». Это Наталья Николаевна передала. Все порвали – порезали, всю форму, а носочки, говорю на память мне оставьте, не выбрасывайте.
Точно так же, как в Бугасе, приходит посылка. Каким-то образом, через медиков, кто-то ехал… На посылке написано: «Лешему». Большая посылка для солдат и тут Лешему. А там бафф белый. Как Наталья Николаевна умудрилась? Туда дозвониться невозможно, доехать не на чем. Передала. Вот человек! Все раздали, а бафф тот я в рюкзак кинул.
Вышли на позиции. Снег пошел. Я сразу думаю: «У меня же бафф есть! Сейчас его надену». Достаю, а там маленькая шоколадка и детская записочка: «Солдату». Это самое сладкое, что было в моей жизни. Я уверен, потому что эта шоколадка до сих пор лежит. И это самое теплое воспоминание.
– В мирной жизни себя находишь?
– Сейчас меня назначили руководителем аппарата партии «Справедливая Россия» в ДНР. Пока занимаюсь этим. Доверили эту должность, я ее несу на себе.
— Много работы?
– Много в силу того, что выборы прошли не так, как планировалось. Но мы не опускаем рук. Работы много не только в партийной деятельности, мы много помогаем решать социальных вопросов. И по пенсионному обеспечению людей, и по военнослужащим.
Социальных вопросов очень много в Республике. И специалистов не хватает, и элементарные вещи, связанные с гуманитарной помощью. Она сейчас идет не в таком большом объеме, как раньше.
Да и просто приехать, проведать. В праздник поздравить, с днем рождения, привезти продуктовый набор. Ведь нынче не все могут себе позволить вольно-вольно жить, у многих финансовые проблемы есть. Тем более, семьям, где погиб или умер кормилец, в любом случае нужна какая-то помощь.
Ветеранов поздравляем. Обычно принято поздравлять участников Великой Отечественной войны, у нас их не так много осталось. А вот про Героев труда того времени как-то подзабыли. А старики требуют внимания. Мы собрали тортики, женщинам цветы и поехали на Трудовские прямо, поздравили в частном порядке каждого. Я не помню точно, скольких мы объехали — больше двадцати человек. Всех, кто был у нас в списке, кого нашли, поздравили.
Люди были счастливы, удивлены. Во-первых, их поздравляли жители Петровского района. Во-вторых, я по форме был. Приятно им было. И мне было приятно, что люди и со слезой, и с улыбкой встречали.
В общем, помогаем и словом, и делом. Пока так.
Беседовала Светлана КИСИЛЕВА. Фото автора
Источник: «Донецкое время»