Донецкая литература началась с 1923 года, когда петроградские писатели Михаил Слонимский и Евгений Шварц начали издавать в Бахмуте (ныне Артемовск) литературный альманах «Забой», вскоре превратившийся в журнал «Литературный Донбасс», вокруг которого сплотились скромные тогда наши писательские кадры.
Пролетарская подкладка
Что касается нашей поэзии, то ее первоисточником, наверное, стоит назвать творчество поэта-шахтера Павла Беспощадного, чьи слова из стихотворения «Донбассу жить» (1942) «Донбасс никто не ставил на колени, и никому поставить не дано», стали не только крылатым выражением, но и девизом всей жизни промышленного края.
Надо сказать, что гражданская поэзия, трудовая нотка в ней естественным образом стали приметой донецкой поэзии. Что-то вроде угольной пыли, въедающейся накрепко под кожу горнякам вокруг глаз. Неслучайно кроме Павла Беспощадного вторым самым известным донецким поэтом стал Николай Анциферов, который, как и его старший товарищ по поэтическому цеху, обогатил русскую поэзию 
узнаваемым, запоминающимся образом – «Я работаю, как вельможа, я работаю только лежа».
Я работаю, как вельможа,
Я работаю только лежа.
Не найти работенки краше,
Не для каждого эта честь.
Это – только в забое нашем:
Только лежа – ни встать, ни сесть.
Анциферов был необычайно одаренным поэтом. Макеевский паренек, который сходу ворвался в большой литературный мир, учился в литературном институте им. Горького в Москве. Он дышал воздухом шахтерского поселка, сероводородной отдушкой коксохима и листвы Тверского бульвара. Опасная смесь, гремучая, вроде метана, скапливающегося в подземных кавернах донецких шахт. Автор полузапрещенной поэмы «Нахаловка» ушел из жизни в 34, почти в «возрасте поэтов». Как и всякому настоящему поэту, ему был чужд филологический глянец выверенных до полузвука рифм и красивости, зато были присущи искренность, честность, преданность своему народу, землякам-шахтерам. Ну и пророческий дар – куда ж без него истинному поэту? В 1991 году, 27 лет спустя после смерти Анциферова, журнал «Донбасс» (наследник того самого «Забоя» из 1923-го) опубликовал его стихи, которые сегодня кажутся прозрением судьбы нашего края:
Глядит поселок в полудреме
Уж не один десяток лет.
И ничего не видит, кроме
Шахтерских радостей и бед.
Песня шахтерская, в ассортименте!
В старой Юзовке не было городской жизни. Статус местечка не давал возможностей для развития. Да и не до поэзии как таковой было в этих местах. Впрочем, она все-таки была. Народная. Которая выразилась в известных песнях. Большинство посвящено тяжкому и беспросветному шахтерскому труду, горняцкой каторге. Мы не будем здесь приводить, разумеется, все, назовем ту, что стала известна далеко за пределами Донбасса – «Коногон». Помните? «Гудки тревожно загудели, народ бежит густой толпой. А молодого коногона несут с разбитой головой».
Вместе с киношной песней «Спят курганы темные» «Коногон» давно стал национальной донбасской песней. В 1991 году День шахтера застал донецких горных туристов в Приэльбрусье. После «ста грамм» затянули, естественно, и «Коногона». Тянули долго, в команде нашелся аспирант горно-электромеханического факультета ДПИ, который знал аж 14 строф! Причем в нескольких вариациях. За соседним столиком галдели местные. Потом, прислушавшись, пригорюнились, пытались подпевать. Один из балкарцев спросил: «Откуда вы? Из Донбасса? Почему песни такие грустные, душу выматывают. Совсем тяжелая судьба, наверное, у вашего народа».
Подобны народным песням о беспросветной судьбине и рабочие шахтерские стихи. Павел Беспощадный первый стих опубликовал в «Кочегарке» в 1924 году, а в 1926 году журнал «Прожектор», как пишет в своей «Полной истории Донецка» известный донецкий краевед Валерий Степкин, было напечатано стихотворение шахтера из Сталино Петра Гонтаревского. Приведем первую строфу:
Десять ударов сигнала
Вниз опустилася клеть,
В шахте кого-то не стало
Кто-то пришел умереть.
Надо ли говорить, что через этот скромный поэтический опыт лежит путь к поэзии Анциферова?
Евтерпа в Сталино
К середине 1930-х в Сталино, ставшим центром огромной Сталинской области, худо-бедно работали учреждения культуры, множество школ, включая художественные и литературные объединения для школьников и рабочих. Театры, выставки картин, набеги писательских бригад из центра, свой собственный литературный журнал – все это привело к образованию более-менее приличного культурного слоя. Пора было появиться в продымленном шахтерском краю и музе лирической поэзии Евтерпе.
Уж не знаю, как ей удалось сохранить белоснежные одежды в бесконечной летящей с неба копоти и угольной пыли, но факт – самое известное, оно же, по сути, первое лирическое стихотворение Донбасса тридцатых годов увидело свет в последней книжке «Литературного Донбасса» за 1935 год. Называлось оно «Аэлита» и сделало его автора, 22-летнего Павла Шадура, знаменитым в Сталино примерно в той же степени, как в свое время «Мулатка» – Эдуарда Багрицкого в Одессе. Популярность его была бешеной. Но лирический запал оказался не длинным. Через десять лет Шадур опубликовал последний свой чисто лирический сборник. Фронтовик выразил в стихах мысли, терзавшие его поколение на войне. Я листал эту тонюсенькую книжечку карманного формата. Такие были популярны в то время. Там и «паровоз» – патриотические строки, и тонкая лирика, и подражание собратьям поэтам-фронтовикам. Светлая, печальная книга.
Вскоре после войны Павел Шадур изменил Евтерпе с Талией – сатирический стих стал главным в его трудах. Он много лет работал заведующим букинистическим магазином и писал свои басни. Так и знают у нас сегодня Шадура как баснописца. Лирик остался в 1930-х.
Осмысление родной земли
Надо сказать, что рабочий облик Донецка, Донбасса сыграл обычную штуку – каждый, кто писал о них, искал производственные ритмы и образы победившего труда. Даже у журналистов, порой, выходило эпично. Константин Бородин, писавший путеводитель по Сталино в 1928 году, пел соловьем: «Город плачущих домен, где слезинки – металл расплавленный. Трубы, трубы кругом, как после пожара в тайге обнаженные стволы дерев».
Судьбы этой не избежал никто из поэтов Донбасса. И никто из поэтов этой земли не избежал размышлений о ее судьбе. В 1950–1960-е годы в Донецке печатали стихи Николая Домовитова. Фронтовику, прошедшему и лагеря по политической статье, ему долго приписывали еще один знаковый донецкий мем: «Не Украина и не Русь – боюсь, Донбасс, тебя, боюсь». Домовитов уехал в 1969 году в Пермь навсегда, уже не спросишь, правда ли. Но вот незаслуженно забытая донецкая поэтесса Елена Лаврентьева утверждает, что изречение принадлежит перу одного из самых неоцененных поэтов нашего края – Владимира Мощенко. Вчитываясь в его философские стихи, понимаешь – вполне может быть.
Поэты шумною толпою
И все-таки с 1960-х по 80-е годы Донбасс, как и вся Россия, весь Союз, болел лирической, задумчивой поэзией. Назову только несколько имен. Елена Лаврентьева, Геннадий Щуров, Борис Ластовенко, Сергей Алымов. Позже, в восьмидесятых-девяностых, в Донецке блистал талант Натальи Хаткиной, последней, кажется, большой поэтессы края. Каждый из этих пиитов достоин был спора за поэтический олимп Москвы, например, но они остались дома, хотя печатались, конечно, в центральных журналах. Говоря о поэтах Донбасса, нельзя не упомянуть людей трудной судьбы, писавших стихи, будучи прикованными к постели. Слепой 
фронтовик Николай Рыбалко был известен всему Союзу, поэтесса Зинаида Беляй из Краснолиманского района была известна разве что областному центру. Но оба – гордость нашей поэзии.
Мы намеренно не пишем подробно о судьбе поэтов – уроженцев Донбасса. Таких, скажем, как енакиевец Михаил Пляцковский и дончанин Юрий Левитанский. Их жизнь и творчество все-таки прошли в других пределах. А нам в День поэзии хотелось напомнить в первую очередь имена тех, кто был первым, а также – малоизвестные, забытые. Имена тех, кто вдохновлялся и вдохновлял именем Донбасса.
Олег Измайлов, газета «Донецк вечерний»
