Донецкий живописец Юрий Зорко – один из ведущих современных мастеров пейзажной и жанровой живописи. Его произведения украшают галереи и музеи России, Украины, Белоруссии, Израиля, США, Франции, Германии, Швеции и, конечно, ДНР. В эксклюзивном интервью народный художник поведал о своих взлетах и падениях, о жизненных и творческих принципах, о разочарованиях и надеждах
Все началось с печки
– Жили мы в селе Раздольном Приморского края, – так начинает свой биографический рассказ Юрий Зорко. – В 1941 году отца на фронт забрали. Остались мы вчетвером: сестра, я, брат Володя и обессилевшая мама, которая всячески пыталась нас спасти и не дать нам умереть от голода. Она в этом плане была предприимчивой женщиной…
Тяжелое выдалось детство у будущего художника, благо семья крепкая, все старались держаться друг друга.
– Излюбленной нашей забавой было наблюдать, как парят в небе самолеты, – вспоминает Юрий Валентинович. – «Видели, полетел?» – «А какой полетел?» Нам нравилось, когда гудел пропеллер. Было в этом звучании что-то особенное. Но буквально через несколько месяцев аэропорт опустел. Все самолеты были в воинских частях, на передовой…
Свое самое первое творение Юрий Зорко хорошо помнит, так как получил за него взбучку.
– Мы жили на Дальнем Востоке, туда ссылали неблагонадежных украинцев. Таковыми были признаны мой дедушка и мамин старший брат – за то что имели свое мнение. Жили мы в бараке, где была печка-мазанка. Мама ее побелила, а я взял несгоревшие угольки и разрисовал всю свежевыбеленную печку. Кошмар, что после этого было!.. Так произошло мое первое художественное крещение. Но после наказания желание рисовать только усилилось. Правда, делал это под кроватью, чтоб никто не видел. В итоге мама отвела меня в художественную студию при деревенской школе, куда я по вечерам ходил.
Детство прошло, война закончилась, и Юрий Зорко переехал к родственникам в Таганрог.
– Жили сначала у маминой старшей сестры. Семья у них была большая – шесть человек. Мы переехали весной 1946-го – помню, даже снежок еще не растаял. В те годы великая стройка была, и мама работала в цеху на заводе «Красный котельщик». Он славился изготовлением различных конструкций: железнодорожных мостов, механизмов для нефтяной промышленности, паровых котлов.
Дедовы клеенки и чеховские колонны
– Что повлияло на выбор профессии? – задаю художнику обязательный вопрос.
– Я с детства любил рисовать. В семь лет начал заниматься в изостудии и мечтал стать художником. Может быть, любовь к живописи передалась мне от деда – он хорошо рисовал, в основном на клеенке. Тогда не было материала, вот он и приноровился использовать подручные средства. Но мне нравилось. Именно он прививал мне любовь к живописи. «Юра, садись! Бери карандаш и помогай мне, а не бегай по улицам!» – говорил дед строгим голосом. Буду с вами откровенен, дедушка нас тогда сильно выручал. Рисовал пейзажи, продавал их людям, которые могли себе позволить такую роскошь, или же обменивал на продукты. Потом он сильно заболел… Я как раз пошел учиться в школу.
– Там же, в Таганроге?
– Да. Меня приняли в гимназию имени Чехова. Какие там колонны!.. Когда заходишь в школу, поднимаешься по лестнице, уже чувствуешь праздник. В воздухе витает приближение торжества.
Здесь же моего собеседника настиг и первый профессиональный успех.
– Помню, конкурс объявили на лучшую пейзажную композицию, – продолжает Юрий Валентинович. – Я уже понемногу рисовал и сделал несколько таких пейзажей. Но кто бы мог подумать, что я стану победителем! Получил грамоту, приз какой-то – коробку конфет, если не ошибаюсь. Мало того, еще в пионерский лагерь отправили, в село Поляковку… Для меня Таганрог нечто большее, нежели просто город. Там прошла моя юность, там происходило мое становление как художника.
Армейская живопись
Сразу после школы Юрий вынужден был идти работать на завод. А чтобы зарплата была немного больше, он стал еще и художественным руководителем. Рисовал лозунги, транспаранты.
– Тяжело было, очень тяжело, – вспоминает наш герой. – Нужно, например, срочно нарисовать панно. Умри, но сделай! Приходилось и во вторую смену оставаться, и до полуночи рисовать. Но вы не подумайте, мне нравилась работа. Я хорошо писал шрифты и рисунком обладал. Именно за рисунок я получил первую премию, когда участвовал в выставке самодеятельных художников.
– Когда вы поняли, что живопись – дело вашей жизни?
– Уже в армии. Я служил в морфлоте, в Новороссийске. Сначала была служба на трале, потом в гарнизоне – всего четыре года. Служба была серьезная, дисциплина – железная. Это сейчас мама идет за сыном в армию и торбы ему несет. А мы полтора года без увольнений служили. А когда я попал в гарнизон, меня отправили в Дом офицеров, дали комнатку, и я там рисовал. На занятия ходил, на политинформацию, а потом сразу бежал в клуб. Сначала я оформлял матросскую столовую. Затем сказали мне сделать копию картины Непринцева «Отдых после боя». Я выполнил. И как пошли заказы! Сделал «Черноморцев» Пузырькова, другие копии. Портреты писал. Там я научился работать акварелью. В увольнение чаще стал выходить – за красками. Пользовался случаем: брал с собой альбом, ходил по Новороссийску, рисовал. Нормальная была служба, мне понравилось. Получилось так, что в армии прошел еще и художественную школу.
Донецкий поворот
– Почему вам не удалось окончить художественное училище?
– Я просто в определенный момент понял, что обучение не дает мне достаточных знаний, а нет ничего хуже понимания того, что ты не развиваешься. И тогда я решил: пойду работать с профессионалами, набираться опыта. Меня приняли в бригаду, хорошие ребята там были. Через несколько лет переехал в Донецк.
– Что подтолкнуло вас к переезду?
– Я встретил свою жену, она дончанка. В Краснодаре у нас жилья не было, а в Донецке у нее и дом, и семья. Вот мы и решили, что здесь нам лучше будет. Так я остался в Донецке, окончил школу художников-оформителей. У меня были замечательные преподаватели: народные художники СССР Татьяна Ниловна Яблонская и Николай Петрович Глущенко.
Освоившись, Юрий Зорко, начал принимать активное участие в различных выставках. И на одной из них его работы заметили.
– Выставка среди профессионалов проходила в Доме техники металлургического завода по улице Ткаченко. Зал был настолько большой, что дух захватывало. Обратил внимание на мои пейзажные работы Адоевцев, директор Дворца культуры. Он разыскал меня и предложил стать руководителем изостудии? Я с удовольствием согласился.
– В чем был секрет вашего успеха?
– Никакого секрета, я просто всегда любил свое занятие и продолжаю любить.
Художник-путешественник
– Жизнь летит с немыслимой скоростью, – философствует Юрий Зорко. – Я сам не заметил, как дошел до того момента, когда мне сообщили: «Вы стали участником выставки, проходящей на Кипре». Потом выставки пошли одна за другой. Но, несмотря на успех, я не переставал работать над собой!
Еще одна страсть художника, которая подвигала его к новым свершениям, – это любовь к путешествиям. Юрий Зорко объездил, обошел с рюкзаком и этюдником многие края.
– Был я как-то на Алтае – красота бесподобная! Хотели на Белуху подняться, но у нас не было соответствующей подготовки. Так мы у подножья горы расстелили палатки и неделю жили там, а обратно двигались по маршруту вдоль реки Катунь. Мы не могли пройти мимо села Сростки, там я подарил свой пейзаж музею имени Василия Шукшина. Столько радости было! Кстати, я волновался, вдруг им не понравится. В итоге сказали, что эта работа – одна из лучших, что им когда-либо дарили. Директор музея даже прислал мне письмо-благодарность. Люблю сюрпризы, когда их не ждешь! (Улыбается.)
– В походах часто сталкивались с опасностями?
– Как-то мы катером двигались по Енисею. Остановились у одного маленького села, и капитан судна говорит: «Ребята, можете часа три поработать. Будьте аккуратны, есть вероятность наткнуться на медведя».
После этих слов увлеченные художники шли с опаской, но их было четверо, и это ребят подбадривало.
– Красоты такие, что забываешь обо всем, поэтому не заметили, как отошли от берега на три километра, не меньше. И вдруг – медведь-шатун! Мы опешили. С нами был в группе сибиряк, он говорит: «Ребята, не злите зверя». А медведь тем временем между деревьями идет – рев стоит такой, что кровь в жилах стынет. Мы тихонько стали отступать и вышли на дорогу, которая ведет к берегу.
– Все обошлось?
– Да. Нас же много было, вот медведь и не решился напасть. А одному оказаться в такой ситуации – страшное дело… А еще как-то мой этюдник тонул в Енисее. Ураган был такой, что бумага в воду полетела. Ее искать не стали, а вот этюдник палками вытащили. Чего с нами только не случалось, даже дно катера приходилось латать. Историй невероятное количество!
«Дети есть дети…»
В октябре 2016 года в Донецком художественном музее начала свою работу Художественная студия Юрия Зорко. Каждую субботу собираются талантливые и неравнодушные к искусству дети и взрослые, с которым Юрий Валентинович щедро делится секретами мастерства, учит замечать прекрасное во всем, что нас окружает, помогает найти точный цвет и нужные линии.
– Сейчас я работаю с детьми и очень трепетно подхожу к обучению каждого, ведь если ты уже за что-то взялся, то должен за это отвечать. Когда взаимодействуешь с детьми, самое главное – запастить терпением, ведь дети есть дети. Малыши очень искренни, чуть что не так – сразу обижаются.
– Вы сами приняли решение организовать студию?
– Нет, инициатором выступила Надежда Сергеевна Анищенко, директор музея. Большая ей благодарность! И вот я работаю уже третий год, и мне очень интересно то, чем я занимаюсь, даже на два часа раньше прихожу, чтобы продумать композицию. С Надеждой Сергеевной мы быстро нашли общий язык.
«Поляна» на паркете
– Какие ощущения вас охватывают, когда вы стоите перед холстом?
– Художник, когда стоит перед холстом, словно первый раз берется за кисть, как будто первый мазок в жизни делает. Он не знает, какой выйдет картина. А когда идет процесс, входишь в творческую стезю. Тебе никто не мешает, ты работаешь, и тогда начинается борьба цвета, борьба художника с живописью. Ты переделываешь, что-то стираешь, дополняешь – все постепенно, постепенно…
– На вас повлияла живопись других великих художников?
– Безусловно. Хорошими художниками я всегда интересуюсь. Прежде чем начинаю работать, просматриваю почти всех живописцев, чтобы не повторяться. Нужно иметь свой стиль, свою идею. У меня особый почерк, манера письма. Но, чтобы этого добиться, я много трудился! Свое лицо иметь очень важно.
– Вам знакомо такое понятие, как творческий кризис?
– С ним я столкнулся в 1970-е годы. Был в поиске себя, так сказать…
– В вашем творчестве широко представлена тема трудового Донбасса, отражены духовность, красота природы и города. Какая из этих тем вам особенно дорога?
– Люблю картину «Юзовка. 1905 год». В то время было неспокойно, и рабочие активисты вышли на акцию протеста. Я хотел на контрасте света и тени показать борьбу за справедливость. Мои главные темы – трудовой народ, земля и люди. Сюжеты картин подсказывает сама жизнь. Считаю, что одна из лучших моих работ – «Дыхание земли». Из фондов Донецкого музея возили в Москву на выставку работы наших художников, имеющих международное признание. На выставке паркет был натерт до блеска, а возле картины «Дыхание земли» посетители вытоптали целую «поляну».
С верой в свои силы
– В 1999 году вы организовали творческую группу «Донецкий пленэр». Каков итог ее деятельности?
– Это наша драгоценность! Столько работ написано, почти двадцать художников не единожды побывали на пленэре. Ныне покойный генеральный директор объединения «Вода Донбасса» Владимир Васильевич Соляник нам очень помог. Благодаря его поддержке художники выезжали на пленэр под Изюм, на живописные берега Северского Донца. Нам бесплатно выделяли машину, помещение. Мы жили в лесу, привозили много работ. И так было на протяжении двенадцати лет в разное время года. Наша местная организация Союза художников стала пользоваться большим авторитетом. По итогам пленэра состоялись четыре выставки в Киеве, в Большом выставочном зале.
– В Интернете много информации об аукционах. На них довольно часто выставляются ваши работы.
– Да. Но мои работы продаются не только на аукционах. Несколько лет назад на международной выставке в Chambers Gallery в Лондоне были представлены работы художников. Мне позвонили и сказали, что там было пятнадцать моих акварелей. Их продавали по полторы тысячи фунтов стерлингов. У нас картину не продашь за такую цену, не то что акварель! Вообще, меня приглашают на аукционы. Но вся эта 
суета слишком сложна для меня. Художник не должен этим заниматься. Должны быть агенты, но у нас нет надежных людей. Я с одними сотрудничал, но они оказались жуликами, обманули меня. На моих картинах заработали, а мне копейки не дали. И это не единичный случай бесчестного поведения. Много моих работ обманным путем вывезены за рубеж и там продаются. Я даже не знаю, кто их выставляет. Закон не защищает таких, как я…
– Вы считаете, что достигли всех целей, к которым стремились?
– Знаете, я еще не достиг главной цели. Не знаю, хватит ли мне на это времени. Могу сказать одно: я живу с верой в свои силы, а это очень важно. Если ты опускаешь руки сегодня, у тебя нет завтра. Надо сопротивляться и создавать нечто хорошее, чтобы радовать нашего зрителя. Именно к этому я стремлюсь.
Евгения Шульц, газета «Донецкое время»
